Творчество знаменитого русского поэта Сергея Есенина изучено вдоль и поперёк. Разложены по полочкам мельчайшие эпизоды его жизни. С кем встречался, кого ненавидел и любил неуёмный рязанец. Внесены в своеобразный "реестр" женщин Есенина его неофициальные и законные жены. Среди трех официальных жен Есенина обращает особое внимание американская танцовщица ирландского происхождения Айседора Дункан. Биография Дункан феерична и трагична так же, как и биография Есенина.
Родился Сергей в крестьянской семье, ребенком жил у деда. Среди первых впечатлений Есенина духовные стихи, распевавшиеся странствующими слепцами, и бабушкины сказки. С отличием закончив Константиновское четырехклассное училище (1909), он продолжил обучение в Спас-Клепиковской учительской школе (1909-12), из которой вышел «учителем школы грамоты».
Летом 1912 Есенин переехал в Москву, некоторое время служил в мясной лавке, где приказчиком работал его отец. После конфликта с отцом ушел из лавки, работал в книгоиздательстве, затем в типографии И. Д. Сытина; в этот период он примкнул к революционно настроенным рабочим и оказался под надзором полиции.
Музей - Домик Анны Снегиной
В это же время Есенин занимается на историко-философском отделении университета Шанявского (1913-15).
Летом 1921 года, по приглашению наркома просвещения А.В. Луначарского, Дункан приезжает в голодную, взбудораженную Россию , она организует балетную школу-студию для детей рабочих. Дункан отходит от классического балета и создает новое направление - пластический танец. Система Дункан включает в себя элементы гимнастики , проведение занятий в естественных природных условиях под танцевальную музыку, в одежде не стесняющей движения.
Вся система художественного и физического развития , сильного и здорового человека. Выступления Дункан с воспитанницами школы пользовались ошеломляющим успехом и собирали сотни и тысячи восторженных почитателей.
Поэт Есенин не мог не заметить "королеву жестов", как называли Дункан, и, несмотряна восемнадцатилетнюю разницу в возрасте , они становятся мужем и женой. 10 мая 1922 года молодожены отправляются для того, чтобы пропагандировать литературу и искусство молодого Советского государства. Для этого планировалось устроение литературных вечером Есенина и издание его стихотворных сборников. Для Дункан основная цель поездки заключалась в сборе средств для танцевальной школы на спектакли во Францию и в Америку, но наталкивалась на равнодушие чиновников и зависть недоброжелателей.
Константиново
Деньги которые зарабатывала Дункан своими выступлениями , разлетались как листья на ветру. Крандиевская-ТОлская вспоминала: "Дункан только что заложила свой дом в окрестностях Лондона и вела переговоры о продаже дома в Париже. Путешествие по Европе в пятиместном "бьике", задуманное еще в Москве, совместно с Есениным , требовало денег". В свою очередь, Есенин обвиняла Айсидору в неумении вести финансовые дела: "Изадора ровно ни черта не понимает в практических делах, а мне очень больно смотреть на всю эту свору бандитов, которая ее окружает".
Упреки Есенина не совсем соответствовали действительности, так как в "дунканском окружении" были лица, нанятые Айсидорой специально для "обслуживания" Есенина в загранкомандировке и с его согласия.
В очерке "Железный Миргород" Есенин так писал о потребительском отношении тамошних обывателей: "Владычество доллара съело в них все стремления к каим-либо сложным вопросам. Американец всецело погружается в "Business" и остального знать не желает. Искусство Америки на самой низшей степени развития".
Есенин вызывал интерес у обывателя не как поэт, а как молодой муж известной танцовщицы. Так, за границей , пролегла трещина, ставшая неодолимой пропастью в непростых отношениях двух самобытных личностей. Славу Дункан Есенин не смог неренести. Он жаждал своей. В письме Есенина к Илье Шнейдеру в июне 1922 года говорилось: "Ирме мой нижайшией примет. Изадора вышла за меня замуж второй раз и теперь уже не Дункан- Есенина, а просто Есенина".
Есенин и революция
В начале 1918 Есенин переезжает в Москву. С воодушевлением встретив революцию, он пишет несколько небольших поэм («Иорданская голубица», «Инония», «Небесный барабанщик», все 1918, и др.), проникнутых радостным предчувствием «преображения» жизни. Богоборческие настроения сочетаются в них с библейской образностью для обозначения масштаба и значимости происходящих событий. Есенин воспевая новую действительность и ее героев пытался соответствовать времени («Кантата», 1919). В более поздние годы им были написаны «Песнь о великом походе», 1924, «Капитан земли», 1925, и др.). Размышляя, «куда несет нас рок событий», поэт обращается к истории (драматическая поэма «Пугачев», 1921).
Музей - дом в котором жил Сергей Есенин
Свои постоянные скандалы Есенин объяснял стремлением выделиться, прославиться: "Да, я скандалил. Мне нужно было, чтобы они меня знали, чтобы они меня запомнили. Что , я им стихи читать буду? Американцам стихи? Я стал бы только смешон в их глазах. А вот скатерть со всей посудой стащить со стола , посвистеть в театре , нарушить порядок уличного движения - это им понятно. Если я это делаю, я миллионер. Мне, значит, можно. Вот и уважение готово, и слава и честь! О , меня они лучше помнят, чем Дункан"
По материалам Владимира Сёмина - Легенды Рязанского Края
Сергей Есенин. Автобиография 1922г.
Я сын крестьянина. Родился в 1895 году 21 сентября в Рязанской губернии, Рязанского уезда, Кузьминской волости.
С двух лет, по бедности отца и многочисленности семейства, был отдан на воспитание довольно зажиточному деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей, с которыми протекло почти все мое детство. Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Трех с половиной лет они посадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Я помню, что очумел и очень крепко держался за холку.
Потом меня учили плавать. Один дядя (дядя Саша) брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня белье и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками, и, пока не захлебывался, он все кричал: «Эх, стерва! Ну куда ты годишься?» «Стерва» у него было слово ласкательное. После, лет восьми, другому дяде я часто заменял охотничью собаку, плавая по озерам за подстреленными утками. Очень хорошо я был выучен лазить по деревьям. Из мальчишек со мной никто не мог тягаться. Многим, кому грачи в полдень после пахоты мешали спать, я снимал гнезда с берез, по гривеннику за штуку. Один раз сорвался, но очень удачно, оцарапав только лицо и живот да разбив кувшин молока, который нес на косьбу деду.
Средь мальчишек я всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах. За озорство меня ругала только одна бабка, а дедушка иногда сам подзадоривал на кулачную и часто говорил бабке: «Ты у меня, дура, его не трожь! Он так будет крепче».
Бабушка любила меня изо всей мочи, и нежности ее не было границ. По субботам меня мыли, стригли ногти и гарным маслом гофрили голову, потому что ни один гребень не брал кудрявых волос. Но и масло мало помогало. Всегда я орал благим матом и даже теперь какое-то неприятное чувство имею к субботе.
По воскресеньям меня всегда посылали к обедне и, чтобы проверить, что я был за обедней, давали 4 копейки: две копейки за просфору и две за выемку частей священнику. Я покупал просфору и вместо священника делал на ней перочинным ножом три знака, а на другие две копейки шел на кладбище играть с ребятами в свинчатку.
Так протекало мое детство. Когда же я подрос, из меня очень захотели сделать сельского учителя и потому отдали в закрытую церковно-учительскую школу, окончив которую шестнадцати лет, я должен был поступить в Московский учительский институт. К счастью, этого не случилось. Методика и дидактика мне настолько осточертели, что я и слушать не захотел.
Стихи я начал писать рано, лет девяти, но сознательное творчество отношу к 16–17 годам. Некоторые стихи этих лет помещены в «Радунице».
Восемнадцати лет я был удивлен, разослав свои стихи по журналам, тем, что их не печатают, и неожиданно грянул в Петербург. Там меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, второй — Городецкий.
Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта. Городецкий меня свел с Клюевым, о котором я раньше не слыхал ни слова. С Клюевым у нас завязалась, при всей нашей внутренней распре, большая дружба, которая продолжается и посейчас, несмотря на то, что мы шесть лет друг друга не видели.
Живет он сейчас в Вытегре, пишет мне, что ест хлеб с мякиной, запивая пустым кипятком и моля Бога о непостыдной смерти.
За годы войны и революции судьба меня толкала из стороны в сторону. Россию я исколесил вдоль и поперек, от Северного Ледовитого океана до Черного и Каспийского моря, от Запада до Китая, Персии и Индии.
Самое лучшее время в моей жизни считаю 1919 год. Тогда мы зиму прожили в 5 градусах комнатного холода. Дров у нас не было ни полена.
В РКП я никогда не состоял, потому что чувствую себя гораздо левее.
Любимый мой писатель — Гоголь.
Книги моих стихов: «Радуница», «Голубень», «Преображение», «Сельский часослов», «Трерядница», «Исповедь хулигана» и «Пугачев».
Сейчас работаю над большой вещью под названием «Страна Негодяев».
В России, когда там не было бумаги, я печатал свои стихи вместе с Кусиковым и Мариенгофом на стенах Страстного монастыря или читал просто где-нибудь на бульваре.
Самые лучшие поклонники нашей поэзии — проститутки и бандиты. С ними мы все в большой дружбе.
Коммунисты нас не любят по недоразумению.
За сим всем читателям моим нижайший привет и маленькое внимание к вывеске: «Просят не стрелять!»
14 мая 1922
Берлин
С использованием материалов Государственного музея-заповедника им. С.А. Есенина
По материалам:
Стихи
Гуляка
Я обманывать себя не стану,
Залегла забота в сердце мглистом.
Отчего прослыл я шарлатаном?
Отчего прослыл я скандалистом?
Не злодей я и не грабил лесом,
Не стрелял несчастных по темницам.
Я всего лишь уличный повеса,
Улыбающийся встречным лицам.
Я московский озорной гуляка.
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою лёгкую походку.
Каждая задрипанная лошадь
Головой кивает мне навстречу.
Для зверей приятель я хороший,
Каждый стих мой душу зверя лечит.
Я хожу в цилиндре не для женщин -
В глупой страсти сердце жить не в силе, -
В нём удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.
Средь людей я дружбы не имею,
Я иному покорился царству.
Каждому здесь кобелю на шею
Я готов отдать свой лучший галстук.
И теперь уж я болеть не стану.
Прояснилась омуть в сердце мглистом.
Оттого прослыл я шарлатаном,
Оттого прослыл я скандалистом.
(1922)
